Эпическое сказание (эпос), наиболее объемная и древняя форма устного творчества, историческая память народа о былых эпохах и один из многочисленных жанров фольклора, долгое время в чувашской фольклористике не могло найти своего признания. Под рукой находились лишь отголоски настоящего эпоса – предания, песни, мифы, речитативы сакральных лиц, но не виделось целого, готового эпического сказания. А дореволюционный призыв Метри Юмана и Ивана Юркина собирать чувашский эпос оказывал на ретивых чиновников империи, а затем большевиков отрицательное влияние. Они ненавидели предания и исторические песни, считали их националистическим выражением прошлого темного быта.

Оказалось, что именно мифам, сказаниям, халап (легендам) и уйланыш (балладам), рассказовым песням, преданиям обязан был своим сохранением и письменным составлением героический и трагический чувашский эпос.

Память народная нетленна

Если достижения мировой культуры немыслимы без «Илиады», «Гильгамеша», «Шахнаме», «Рустамхана», «Алпамыша», «Гэсэра», русских былин, украинских дум, карельских рун, алтайских, казахских, туркменских, узбекских, татарских дастанов, абхазских, адыгских, балкаро-карачаевских нартов, якутских олонхо, башкирских кубаиров, марийских и коми онаров, то чувашская душа невозможна без древних мифов и благословений, легенд и преданий, исторических песен и богатырских сказаний. Долго они были сутью внутреннего мира народа и еще долго тайно и верно служили ему духовным скрепом.

В 60-70-е годы ХХ века в стране усиленно стали изучать народные сказания и издавать книги. Печатались они через Академию наук и ее филиалы в серии «Эпос народов СССР». Чувашские сказы про Улыпа в эту серию не попали, хотя улыпиадой краеведы интересовались издавна. С ХVIII века идет запись отголосков старины. К.С Милькович, В.К. Магницкий и многие другие ученые и любители собирали отголоски художественного прошлого. А их петь и рассказывать в народе запрещалось настрого. Особенно – смертельно – после восстания Пугачева.

Были довоенные публикации частей национальных эпосов и полный перевод на чувашский язык Метри Юманом знаменитой «Калевалы», публикаций ее поэтами Педером Хузангаем, Стихваном Шавлы и молодым поколением. Печатался в 1975-м подготовленный профессором Иваном Одюковым сборник сказок и легенд об Улыпе. В 1980, 1987, 1993 годах появились значительные книги, а в 2004-м в нашем отделе гуманитарного института ЧГИГН вышло академическое издание «Халӑх эпосӗ» с предисловием Геннадия Юмарта.

«Сравнительного с тюркскими эпосами исследования формы, сюжета и типологии «Улыпа» пока нет. Мы осмелимся предположить, что эпос «Улып», возможно, станет пятой версией эпосов об Алпамыше. Эта версия значительно отличается от среднеазиатских эпосов об Алпамыше, так как предки чувашей рано, еще в начале I тысячелетия до нашей эры, оторвались от основного ядра тюркского мира и пробивали себе исторический путь в иноязычной среде», – осторожно высказывал свое мнение историк Василий Димитриев в своей основательной статье к изданию эпоса «Улыпа» на русском языке. Надо сказать, что предки чувашей не только рано оторвались от тюрков, но и пришли к тюркам (по Л. Гумилеву) уже сформированным этносом.

Связь народных времен тянется неопровержимо. «Особенно интересны легенды о великанах Улып, представляющие собой осколки былого эпоса. Вероятно, огуры в хуннском объединении и державе Модэ в последней четверти I тысячелетия до нашей эры могли сложить начальные песни эпического сказания об Улыпе. Во II-III веках I тысячелетия нашей эры оногуры – булгары и сувары – оказались на Северном Кавказе – между Каспийским и Черным морями, в Северном Причерноморье, среди сармато-аланских северо-иранских племен. Здесь на чувашский эпос могли оказать какое-то влияние нартские сказания» (В. Димитриев, «Улып», 2009, с.11). Теперь можем смело утверждать, что многостороннюю связь (сюжеты, образы, омонимы и ойконимы, язык) кавказских нарт с чувашскими рассказами про Улыпа отрицать невозможно. Специальные компаративистские исследования по чувашской улыпиаде проводил когда-то Антон Салмин, а наблюдения других исследователей, кажется, вообще не печатались.

Споры вокруг великанов

Чувашские богатырские сказки, легенды и сказания «улӑп тӑпри» (курганы великана), эпические поэмы без малого полвека будоражили душу самородка Симона Федорова из маленькой деревни Актай Цивильского района. Рядом славилось знаменитое село Богатырево, в школе и дома немало рассказывали исторических преданий и легенд. Сказки тоже напоминали о прошлом родного народа.

Юноша стал старательно записывать услышанное, любоваться ими, перекладывать на песенный лад. В его детстве песенников и рассказчиков халап в округе водилось немало. Жестокая Отечественная война, конечно, в чувашских деревнях безжалостно скосила древних дедушек и бабушек, но не остудила офицера-фронтовика. Он продолжал думать о любимой поэзии на госпитальной кровати, а вернувшись домой инвалидом, уже почти оглохший, вновь окунулся в мир словесных поисков новых сказаний.

Один из девяти вариантов сорокапесенного эпоса, переложенного в стройную систему Федором Сюиным, гордость нации, на чувашском языке появился в 1996, на русском – 2009 году. В книгу вошло не всё.

Некоторые рукописи в издательстве потерялись, другой вариант отдали редактировать прыткому поэту, и он захотел издать его от своего имени. Присваивать рукопись у фронтового инвалида оказалось легко, но читатели знали колхозные и послевоенные публикации части поэмы и ждали целой книги.

Мытарств с этим эпосом у старика Симона Федоровича было предостаточно. Трения возникли еще до Великой Отечественной войны. Считалось, что мнение Юмана-Лашмана есть мелкобуржуазный взгляд, что у чувашей эпоса не было, и собирать исторические песни вредно. А авторские пересказы не следует вести и признавать их за народные творения.

Началось противоборство с первых же публикаций отрывков сказаний и продолжается поныне. Разгромной критике жанра фольклора и его певцов Григория Краснова («Песнь о Сарбулате») и Федора Сюина («Улып») подверг Николай Евстафьев после их публикации.

«В самом деле, что общего между строительством коммунистического общества, задачами воспитания нашего народа в духе беспредельной преданности делу партии Ленина-Сталина и рассмотренными выше поэмами-сказками, между нашими рабочими, колхозниками, интеллигенцией, которые своими трудовыми подвигами восхищают весь мир, и героями Краснова и Сюина с их архаическими именами Ахырьян, Сахырьян, Ярухха, Марсиван, Туйпах, Тухсар, Урасмет, Асьтах, Нухрат и др. (откуда чего только не раскопают!)» (Ник. Евстафьев. Поэма-сказки и героическая современность // Кр. Чувашия, 27.06.1947). Эта типичная для того времени критика партийным руководством всей фольклористики.

Появились статьи Александра Алги («Поиски счастья там, где его не бывает»), Леонида Агакова («Фальшиво звучащие гусли»), и снова – Николай Евстафьев со статьей «Фольклор и современная чувашская литература» (Кр. Чувашия, 30.01.1949), где напал на поэтов Семена Эльгера, Илью Тукташа, литературоведа Михаила Сироткина и других фольклористов.

Намного позднее мне приходилось с Федором Сюиным встречаться, обсуждать его огромную рукопись, рассматривать сюжеты чувашских преданий и эпосов многих народов страны. Произведений других республик у него на руках не было (до войны их вообще не продавали). Он десятилетиями вдохновлялся образами мира народной поэзии, совершенно самостоятельно работал. Он жил в нежной и боевой музыке родной мелодии, которую услышал в детстве и полюбил навсегда. Ни историки, ни филологи ему не помогали ни материалами, ни советами.

Хоть на эпос у меня были некоторые другие (скажем, современные) взгляды, я радовался труду бескорыстно влюбленного в устную словесность крестьянина-фронтовика, и сказал свое слово в защиту его настоящего подвига. Когда книга вышла из печати, он подарил мне один экземпляр с надписью и оставил «на память» не вошедшие в книгу отрывки эпоса.

Составленная и переработанная книга Федора Сюина «Улып» оказалась прекрасной. Его любят и читают. Она стоит в одном ряду с лучшими историческими произведениями чувашской эпики и с поэмой «Нарспи».

Сказание про Улыпа

«Изучив эпосы других народов, я обнаружил, что только в чувашских легендах и сказаниях уделяется внимание земледелию. К тому же Улып – созидатель. Он рубит дома. Этого также нет в сюжетах других народов... Полагаю, что эпос предназначен не только для чтения, но и для изучения. Кто захочет, тот возьмет много полезного», – отметил знаток эпических сказаний, поэт и талантливый переводчик «Улыпа»» Аристарх Дмитриев (Лик, 2010, № 1, с.144).

Улып идет на работу с восьми лет (чуваши последних столетий детей к серьезной работе привлекали с младых лет и в 12 запрягали за серьёзные земледельческие дела).

Привыкание к труду с детства, послушание старшим, культура ухаживания за младшими братьями и сестрами, скотиной, растениями – это в своде трудового воспитания и незыблемый принцип в традиции чувашского народа, не только в эпосе.

Требования старины еще держались при моей жизни. Соседская кугамай под летним деревом, на скамейке перед нашим домом, с дымящей трубкой в руках, вела степенные рассказы о былых героях, Стеньке Разине и Пугачеве. Помню эти праздничные, свободные и красивые дни. Зимой дома сказывали такие сказки, которые потом мы не могли разыскать ни в одной библиотеке. «Долгими зимними вечерами в нашей избе собирались соседи. В основном вдовы павших на фронте. Пели грустные песни. Но удивительно жизнеутверждающие. Сейчас я бы назвал их отголосками народного эпоса», – вспоминал А.И. Дмитриев (Шедевр народного творчества // Лик, 2010, № 1, с.141.)

Сюжет сказания «Улыпа» прост и понятен, думаю, всем, не только старшему поколению. Как в богатырских сказках, мальчик растет не по годам и месяцам, а по дням и часам.

Уж детина как детина –

Семь батманов с половиной,

А бровями поведет –

Будто звезды достает.

Темя мальчика с предупреждающим о беде пятном в виде папоротникового листа. И этот знак побуждает мать Чегесь назвать сына непобедимым великаном – Улыпом. И действительно, он становится крепким, большим и сильным.

Играючи, как мелкую букашку, кладет в карман пахаря с сохой и лошадью и показывает их матери: кто такие? Оказывается, это человек, труженик. Матери Улыпа семьсот лет. Многое видела она, много знает. Мать на первом месте. В чувашской истории первенствующая роль в сохранении жизни выпала на женщину, и это наложило свою печать на устное творчество. От материнских слов Улып проникается уважением к людям труда и будет их защищать от напастей и бед. Первая защита – от налетевшего на человека злого змея.

История многих поколений чувашского народа хранится в памяти и мечтах пожилых родственников и матери. Чегесь вспоминает прародину, страну благоденствия и покоя. «Там раздольные угодья, там огромные стада, а хлеба цеплялись вроде и за небо иногда». А ведь было у предков наших такое благодатное время до покорения страны злейшими колонизаторами.

Как во всех историях, стряслась всеобщая беда. От грозного бога Аслади, которого богиня милосердия Пюлех попросила очистить землю от злой погани, пришло горе. Распоясавшись и играя вволю, Аслади искромсал всех и вся на земле и принес немало бед людям. Он царя Уленге за попытку защитить свой народ приковал на все тысячи лет к высокой скале горной вершины. Тут видна прямая связь с абхазскими и другими нартами. Уленге, по древним мифам и нартам, один из братьев Мете (Модэ), дальний родственник греческого Про Метея (Прометея) и его братишки Эпи Метея. Улыпу не суждено было освобождать своих древних предков, но он, принимая много мудрости от деда Плиски, становится тружеником земли – валит лес, строит дома, сеет хлеб, пасет стада, ходит на охоту. На охоте дятел его друг, свирепый медведь помощник, злой Ахырьян покорен. В чем сила Улыпа? В доброте, в бескорыстии – не только в физической мощи.

У Сюина великан строго не придерживается исторических событий. Он, защитник народа, велик не воинскими доблестями, а простыми житейскими делами. Сюин четко следует народным поверьям, не разбавляет, а усиливает общественную мысль своими поэтическими искусами. А народу при его юности даже не разрешалось видеть картины чувашского быта Волжской Булгарии и рассказывать о героях Чурабатора, Вырыха, Валема, Сорыма, Туймара, Турухтана.

Федор Сюин талантливо и честно, терпеливо пересказывал народное видение. Он удачно соединил в единое целое и стихами складно поведал народное слово о давнем и недавнем отрезке великого прошлого. Он раскрыл многоцветные краски родной земли, радость от любви и человеческой красоты, бешеные скачки на конях, упоительные сцены свадьбы, потные дни труда на земле – это он художественно вернул нам из осколков памяти предков.

Такова особенность и прелесть этого поэтического эпоса.

* * *

В последние годы появилось немало «поэм-эпосов» и «пейтов» на исторические темы. Некоторые из них публиковались на «Чувашском народном сайте». Как поэмы на определенные исторические и героические темы, они хороши, но никак не являются и не претендуют быть эпосом со своим сегодняшним изложением образов далеких наших предков. Это, мне кажется, совершенно своеобразный вид жанра письменных сказаний о значительных событиях истории и ее легендарных героях. Время эпосов прошло. Но в цифровой мир темы эпоса вошли основательно. Они имеют полное право на дальнейшее развитие и продвижение в виде самостоятельных эпических поэм, исторических полотен, спектаклей, симфоний, опер, балетов, фильмов.

Виталий Станьял