Дина Гаврилова: Плач Марии. Отрывок из повести "Еликанида"

Дина Гаврилова04.12.2011 23:404392 хут пӑхнӑ

Плач Марии.

Мария резко схватила ведро, и громко хлопнув дверью, выскочила во двор. Дочь увязалась следом, ей не терпелось увидеть отца, но папа всё не шёл. Мария с шумом выплеснула воду через забор на картошку и, набрав чистой воды, резво пошагала в дом. Христине не сиделось на месте, она как хвостик слонялась за мамой. Девочка порывалась несколько раз расспросить у мамы про папу, но страх был сильнее любопытства. Мама продолжала шоркать тряпкой, как ни в чём не бывало, а потом стала нарочито греметь чугунками. Христина видела по маминому лицу, что та сама не своя.

К вечеру пришёл Кирук. Дочка сидела, ни жива, ни мертва, потому что мамино выражение лица ничего хорошего не предвещало. Была она нраву крутого, Христинка её боялась пуще огня.

Отец с порога сказал:
—Ну, дочка, собирайся. Я приехал забрать тебя. Поедем на поезде в Крым. Там тепло, там растут груши, сливы и абрикосы. Знаешь, какие они вкусные. Тебе обязательно понравятся.

—Папа, папа! — бросилась на шею отцу Христина, гладя его по голове. — А ты привёз павлинов и цветы?

—Каких таких павлинов?

—А таких, как у Фивы Антоновны, — стала объяснять Христина. — У них такие хвосты длинные и разноцветные, и короны на голове.

Мария возилась у печи и ни слова не сказала мужу, которого не видела семь лет.

Затем Кирук, посмотрев на насупившуюся жену, сказал:
— А ты что, Мария, живая что ли? Про тебя же написали, что померла ты.

—А тебе, значится, живая жена не нужна?!— язвительно процедила она. — Тебе мёртвую подавай!—Ну, вот смотри письмо, — тряся перед её носом бумажкой, начал оправдываться Кирук. — Вот тут чёрным по белому написано, что Мария Гаврилова померла, а дочь Христина сирота, осталась одна на всём белом свете.
Вот я и приехал родную дочь забрать.

—Куда забрать, чёрт лАпоухий? У неё пока мамка имеется и свой дом есть!

—Я живу на Украине. У меня жена есть и дочка, вот и заберу туда Христинку.

—Она что тебе кукла бессловесная, от родной матери дитя вздумал отнимать. Не отдам! Ей уже десять лет, она сама решит, с кем ей жить!

—Это ты придумала такое письмо написать?! — взбесился Кирук. — А если бы у меня сердце прихватило от такой новости?! Не подумала об этом, птичья голова?!

—Нет, не я, — сверкнула глазами Мария. — У меня бы на это ума не хватило! Можешь поблагодарить за это братца своего Сергея и Иванюка Добрейкина! Это они состряпали грамоту, чтобы тебя, старого сластолюбца от толстомясой бабы оторвать и домой вернуть. Бесстыжие твои глаза, променял нас на кусок сала.

—Не менял я никого, я без сознания был, — протянул Кирук виновато. — Лушка меня и подобрала, выходила. Не хотел я ничего такого, само собой всё закрутилось. Меня забрали в трудовую армию. Сама знаешь, я уже был немолод. Таких, как я уже на передовую не посылали, а отправляли на работу в шахты, на заводы. Когда немцев попёрли, я был помощником машиниста, кочегарил на паровозе. Потом попал в плен. В Крыму немцы всех загнали в вагон, и состав погнали в Германию. Машинист надоумил меня бежать. Говорит: «Тикай, Кирук, я справлюсь один ». Состав уже скорость набрал, а я всё не решался прыгать. А он меня силой подтолкнул и говорит: «Лучше на родине погибнуть, чем в плену сгинуть. Что здесь погибнешь, что в плену, какая тебе разница».
Я на полном ходу сиганул с поезда, упал в траву и потерял сознание. Сколько я там провалялся, не знаю. Привела меня в чувство женщина. Она позвала меня с собой, приютила у себя. Так я и оказался у Лушки, мы стали жить вместе, потом появилась дочь. Уже и не верил, что обратно домой когда-нибудь попаду.

—Предатель!— жёстко промолвила Мария.— Ты за кусок хлеба свою семью променял. Возвращайся в свою Украину! Там сытно, а здесь голодно, уже второй год едим одну лебеду. Небось, твоя толстозадая Лушка гладкая и сытая, не то, что я, вся отощала на колхозной работе.

Красивое лицо Марии исказилось в гневе, чёрные глаза полыхнули ненавистью. Её взгляд мог бы испепелить мужа на месте.

—Езжай-езжай, продажная шкура! — с остервенением промолвила Мария.

Она в сердцах распахнула и скинула фартук на пол, и осталась в одном платье. В порыве гнева её платок слетел на пол вместе с фартуком. Микки, молча, смотрел на рассвирепевшую Марию, не узнавая в ней своей покорной жены. Мария потянулась за платком и роскошные косы, как чёрные жирные змеи расползлись по её узкой спине. В свои сорок с лишним Мария имела тонкую талию и девичью фигуру.

Христина схоронилась на печке и слушала, как ругаются мама и папа. Ей было жалко до слёз папу, но ещё жальче было маму. Мама только с виду была такая суровая, а по ночам не раз лила слёзы по папке.
Мария со злостью расстелила кровать мужу, а сама залезла на печь к дочери.

Мама с папой затихли.

Христинке не спалось, ей вспомнилось, как
однажды в сочельник она лежала в кровати и ворочалась, как веретено. В окне висела полная луна и освещала кухню. Сон никак не шёл, девочка слышала, как мама заперла дверь на щеколду, потом открыла печные задвижки и юшки.

Христина лежала и думала: "Чё это мамка посреди ночи собралась печку топить?" Девочка молча, наблюдала во все глаза, что же будет дальше. Мама сунула голову в печь и заголосила, завыла, заплакала: «Ки—и—и—и—и—и—и—и—и—рук, тавр—а—а—а— н ки—и—и—и—ле» (Кирук, вернись домой, чув.,).

В её плаче было слышно отчаяние, стон и боль. Затем она громко всхлипнула и опять пронзительно завыла: «Ки—и—и—и—и—и—и—и—и—рук, тавр—а—а—а—н к—и—и—и—ле». И так она с надеждой призывала мужа своего три раза, потом закрыла задвижку и опустошённая без сил упала на кровать.

Это и не мамин крик был вовсе, а вой раненой волчицы, плач лесного зверя. Всё перевернулось в душе маленькой Христины: и страх, и боль, и недоумение. Ей хотелось обнять и пожалеть маму. Ничего не поняла маленькая Христинка, но чувствовала, что маму сейчас трогать нельзя.

На следующий день соседка тётка Аграфена у колодца спросила у Марии:
— Я вчера вышла во двор, с вашей стороны какой –то жуткий вой был слыхать. Я чуть валенок не потеряла от страху.

—Наверное, ветер был сильный, вот тебе всякая чушь и причудилась, — отмахнулась Мария от соседки.

Поначалу Кирук был взбешен, когда узнал, что его обманули самым подлым образом. Оказалось, что родной брат состряпал фальшивое письмо. Жена Мария была жива и здорова, ещё и научилась без него зубы показывать.

Христина не раз становилась свидетельницей их ссор.
—Дай документы, — стучал по столу отец.
—Не дам! — отвечала мама.

Когда Кирук выпивал, ложился на кровать, и, уставившись в потолок, печально затягивал русские песни. Христина не раз замечала слёзы на его щеках. Тогда она тихонько заползала к нему под бочок, и, прижавшись, с любовью утирала ему набежавшие слёзы.

Душа Кирук разрывалась между Лушкой и Марией. Его тянуло назад в рай, но недомая сила крепко держала его рядом с Марией, в которой он не узнавал прежнюю покладистую жену.

Редакцирен: Статьяна вырнаҫтарни редакци автор шухӑшӗпе килӗшнине пӗлтермест.

[Комментариле (1)]

Комментари:

Дина Гаврилова // 1068.33.8439 2011.12.08 21:12
	Продолжение можно прочитать на моей авторской странице http://www.proza.ru/avtor/dinagavrilova С уважением Дина Гаврилова